Одергиваю себя от воспоминаний, как всегда, и — как же достало, бляха-муха, придется себе горло перерезать, чтобы забыть наконец-то.
Оно лезет и лезет, как одну башку отрубишь — так на месте три вырастают.
Прикидываю взглядом, сколько народу забилось в эту секцию. Еще ничего не началось, а впереди уже замес и толкучка.
Алиса отдаляется от группы подростков и останавливается поближе ко мне, возле левой кромки сетки.
Экраны что-то там крутят, и кое-где фонари врубили, но дневной свет еще не рассеивается.
Стоим по отдельности, расстояние между нами никто не заполняет. Словно чувствуется невидимый протянутый трос в пространстве, и все его обходят.
Людей в изголовье секции набивается еще больше. Оцениваю, как процесс допуска ко входу осуществляется — выемка в сетке как раз отсюда видна, хоть и шагов пятнадцать до входа.
Фигово допуск контролируется. Соседняя секция полупустая, а сюда набивается неравномерно много людей.
Взволнованная Алиса спешит ко мне, заметив тоже самое.
В выемке у ее шеи блестит испарина. В висках простреливает дробью, когда пытаюсь взором оттуда оторваться. Сам тоже взмок.
— Смотри, там вообще по головам скоро будут ходить, — частит на выдохе, потому что быстро шла ко мне.
— Вижу, — не скрываю недовольства.
Указываю рукой на вход-выемку, через которую люди валят и валят.
— Вот это они должны выходить, а не входить. Пошли.
После моих окликов, охранники закрывают вход. Алиса объясняет оставшимся за сеткой, что они должны идти в соседнюю секцию. Дофига малявок, что совсем не катит.
Высматриваем давку у другого забора, и я набираю Шилова. Тот обещает немедленно оптимизировать контроль и переиграть планирование, но я отрубаюсь без реакции. Оптимизируют они, епта. Давки уже тут начинаются, а они где?
Ловлю ее обеспокоенный взгляд. Повожу головой, типа все нормально будет. Она заметно расслабляется.
Но потом оказывается, что на противоположной стороне есть еще один вход-выемка. Нам с Алисой не видно было с предыдущей точки. Она тут же туда бросается, приходится ее останавливать.
— Стоять здесь, — резко приказываю махом и, переборов себя, сбавляю обороты. — Подожди меня тут. Сейчас закрою этот и вернусь.
Там, где сейчас находимся — довольно свободно. Оставляю ее, на автомате запоминая одежду находящихся неподалеку людей.
У второго «несанкционированного» входа никого на контроле нет. Отгоняю людей, с удовольствием спустив с поводка лучшую версию себя. Злую, бешеную и недоговорную версию. Шилов по громкой связи уверяет, что три человека уже бегут сюда.
Сообщаю ему, что его ждет пиздец.
Ну так, между строк. Мы друг друга поняли.
В какой-то момент до моей стороны докатывается волна. Людей.
И теперь они наконец-то прут на выход, а не вход.
Бросаюсь к Алисе обратно, даже не замечаю кого задеваю по дороге.
В башке ватой все забито, а к телу будто кольчугу гвоздями прибили.
Каждый вдох ожогом легких оборачивается. Не потому что уже и тут давка намечается, а потому что — где она?!
— Алиса!
На месте, похожем на прошлое, ее тупо нет. Вот дрыщ в оранжевой бандане с подружкой черноволосой. Десять минут тому назад они рядом с ней тусовались.
Рыскаю по одному и тому же клаптику, через ломаные линии спешащих людей — в разные стороны спешащих, блядь.
Достаю трубу, но смысл? Не хочу тратить зрение и внимание, вдруг упущу.
Выхватываю взглядом край ее белой майки, точеное плечо и проблеск цветастого волана юбки. Алиса копошится прямо рядом с кромкой водоворота центральной давки.
— Алиса! — рвусь и рвусь. — Алиса!
Здесь уже различима какофония человеческих криков.
— Ломайте сетку! — кричу тем, кто справа еще нормально двигается. — Сетку там ломайте сейчас!
Разливается волна вторая, теперь в другую сторону.
Добираюсь до ее хрупкой руки, стискиваю. Барабанит в ушах безбожно. Эта непоседа, оказывается, вытягивает людей. Помогает, бля, чем может.
Саму же ее, если упадет, покрошили и раздавали бы. Она же ниже большинства женщин!
— Алиса! — ору так, что у самого ушах звенит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пытаюсь вытянуть ее за собой и, слава богу, она цепляется за меня и ногами перебирает.
Давка вокруг нас уплотняется: на волоске от того, чтобы реальный пресс со всех сторон зажал и эту часть.
Я пробиваю нам путь махами.
С детонирующим сердцем теряю ее ладонь, и различаю ее испуганный крик, теперь навсегда, как шрамом, мне в подсознанку впаянный.
Нахожу ее снова и сразу жестко перехватываю рукой за туловище, удерживая на весу перед собой. Сначала метушится, потом замирает у меня в руках.
До правого коридора, куда давка еще не докатилась, расстояния всего ничего. Но в битком заполненной толпе растерянных и взмокших людей — это вечность.
— Вася, — сипло повторяет она, — Вася.
Держит меня за руку крепко. Соплю ей на ухо и что-то говорю. Не смогу вспомнить потом, что шептал.
Сетку справа все-таки порвали. Вжимаю ее лицо себе в шею и пролазим как-то. Вырываемся на свободу.
Ветерок, лихо пробегающий по телу, пьянит. И взмокшая кожа ее рук и шеи — тоже.
Когда ставлю Алису на ноги, она взволнованно проходится ладонями по своему лицу.
Растрепанные волосы придают ей совсем юный вид.
Гашу-гашу вспышку воспоминания, как она обещала дать отлизать ей, если проиграю. Обещала-угрожала. Как шавке мне кость кинуть. А я бы…
А я бы согласился, зло вскрываю себя еще раз, каждая мысль скальпелем скользит.
Согласился бы в конечном итоге на подачку, если бы только с женщинами хоть разговаривать умел. А теперь что? Теперь сказать самому себе спасибо за полный пролет. Нет, серьезно, спасибо. Ибо я бы ебнулся, наверно. Нет, без бэ, чтобы я потом делал?
Сгребаю ее ладонь в свою и тащу в сторону уже контролируемого входа в секцию. Она едва поспевает за мной.
Злюсь на себя, злюсь на нее, и на то, что она такая маленькая. Вскипает черепушка, как котелок. Хоть весит непоседа нормально, одно, блин, радует.
Шилов уже примчался. Сортирует людей, координирует врачей со скорой. Концерт в самом разгаре, но бьет по мозгам не так сильно, как молотило подступавшее удушье в секции.
Дегенерат даже не в курсе, что от сломанного носа его спасает присутствие Чернышевской.
Ко всему прочему, один из координаторов имеет наглость пройтись по фигурке Алисы сальным взглядом. Я задвигаю ее за себя и запоминаю его морду. Хорошенько так запоминаю.
— Там была девушка с астмой, — объясняет Алиса медикам, — в зеленых шортах.
Гостью с проблемным здоровьем находят, она жива и обошлось без осложнений.
У меня, может быть, тоже астма в присутствии одной бестии, но спасать меня эта Мать Тереза вряд ли бросится.
Алиса невидящим взглядом смотрит в развороченные края сетки, когда я заканчиваю разговор с Шиловым и главным по безопасности концерта. Второй, оказывается, выступал против секционной сегрегации. С ним нахожу что-то наподобии общего языка.
— Идем, — киваю в сторону, где все тачки побросали. — Отвезу тебя домой.
— Я на велосипеде приехала, — тянет заторможенно как-то.
Не раздумывая, загребаю ее ладонь еще раз и веду к Куллинану.
— Сейчас твой велик заберем, и поедем.
Все приехавшие на велосипедах разместили их в одном месте, и Алиса сама не помнит, как выглядит одолженный в Гостинице.
Уговариваю ее, мол, пусть координаторы передадут оставшийся велик кому-то из нас потом. Ну, мы же в одном отеле живем.
Миллион лет не жил в столь паршивом месте, как Гостиница, и я из тех людей, кто к ностальгии не склонен.
В тачке молчим.
Сейчас дотащимся до отеля, а там разойдемся по номерам. И все — потом опять над каждым пунктом биться в Доме Культуры.
Консультации лучшего юриста в этой практике мне не только 3 куска в час стоили. А бессонных ночей, которыми он вдалбливал в меня хоть что-то пригодное для устного воспроизведения моей персоной.
